|
Возможно ли найти на родных просторах человека, ни разу не смотревшего программу «Городок»? Сомнительно. При этом ни один из ее отцов-основателей — ни Илья Олейников, ни Юрий Стоянов — звездной болезнью не хворает. Вместо почивания на лаврах они работают в режиме non-stop: постоянные перемещения по съемочным площадкам, актерская работа, режиссура, монтаж отснятого материала... И лишь немного времени на отдых, от которого Илью Львовича и Юрия Николаевича оторвал корреспондент журнала «Обучение & карьера» в Санкт-Петербурге Егор ГОНЧАРОВ.
— Традиционный вопрос для всех, кто поднимается по нашей «карьерной лестнице»: влияли ли родители на выбор профессии?
И.О.: В очень малой степени. Когда я был совсем маленький, папа насильственным путем заставлял меня играть на аккордеоне. Это мне не приносило никакой радости, но тем не менее приблизило к искусству. Уже потом, лет в четырнадцать-пятнадцать, я влюбился в Райкина. Он был для меня примером, я его обожал! Мне очень хотелось занять его место. Я его боготворил и боготворю. Это был самый великий артист на эстрадной сцене. Он стал моей направляющей и заставил меня полюбить эстраду, театр, искусство в целом. И именно благодаря Аркадию Исааковичу я стал тем, кто я есть в настоящий момент, хотя знаком с ним не был и видел лишь один раз году в семьдесят девятом. Тогда в Ленинграде проходил Всесоюзный конкурс артистов эстрады, а Аркадий Исаакович председательствовал в жюри. Я же со своим партнером Ромой Казаковым, с которым работал до 1986 года, вышел с очень смешной, по тем временам просто убойной пародией на «Ромео и Джульетту» Шекспира. Переделанный сюжет, как бы… э-э-э… Господи, слово потерял… а, перемежался популярными в то время песенками, но, естественно, с измененными текстами. Публика принимала номер потрясающе! Не успели подумать, что мы — небожители, как вдруг выясняется, что во второй тур не проходим. Мы с Ромой подошли к Райкину, поинтересовались, в чем причина. Аркадий Исаакович ответил: «Что я могу поделать, когда Тимошенко и Березин (Тарапунька и Штепсель, весьма известные по тем временам артисты) сказали, что сегодня вы замахнулись на Шекспира, завтра — на Карла Маркса, а послезавтра — на советскую власть!!!» И против такого аргумента нечего было возразить, потому что мы жили в СССР! Таким образом, Шекспир, сам того не желая, преградил нам путь к славе. А Райкин, великий Райкин, ничего не мог предпринять. Скажи он, что сделанное нами с Шекспиром никак не отразится на советской власти, его посчитали бы оппортунистом (смеется).
Ю.С.: Да, родители влияли, но у них не получалось. Я из медицинской семьи. Мой папа был очень известным врачом, и мне была уготована не самая плохая судьба. Это была мечта папы. Но сколько я себя помню, я всегда знал, кем хочу быть. Редко бывает, чтобы человек определился с будущей профессией еще в детстве. Я вот от дочки, — а ей пятнадцать, не могу добиться ответа, кем она хочет стать. Я же тогда не мог решить только одно: режиссером быть или артистом? Но направление обозначил четко. Правда, в то время на режиссерский факультет не принимали после десятого класса. Существовали строгие требования: либо после армии, либо при наличии трудового стажа.
— Итак, средняя школа позади, впереди взрослая жизнь, начало творческого пути…
И.О.: Я не считаю, что в школе получил какое-то образование. Там я общался с приятелями, но к образованию никакого отношения это не имело. Я очень плохо поддавался дрессуре. Такие предметы, как алгебра, геометрия, тригонометрия, были мне крайне ненавистны. Более-менее интересовали литература, история. Ими мое обучение ограничилось (смеется). Дальше я самообразовывался… А закончил я Московское эстрадно-цирковое училище. У меня среднее и очень специальное образование. Дальше учиться не пошел, было не интересно. А вот самое забавное произошло года два назад. Нас с Юрой пригласили руководить курсом в ГИТИСе, который, как известно, является высшим учебным заведением. Я им говорю, как же так, у меня нет высшего образования, а вы мне предлагаете руководить курсом. Они ответили мне, что ничего страшного нет, ведь я народный артист, что можно приравнять к профессорскому званию! Так я впервые узнал, что я профессор со средним специальным образованием (смеется)… Однако я по-считал, что это чересчур ответственная миссия — руководить курсом, но не в силу отсутствия корочки о высшем образовании, а потому что не знаю, как это делать. Я бы просто угробил курс, и студенты по окончании учебного заведения вышли бы глубоко несчастными людьми. А что касается Юры, то в нем как раз заложены педагогические навыки, но из чувства солидарности он тоже отказался...
Ю.С.: Закончил ГИТИС и… Но это путь не творческий, а скорее профессиональный. А творческий путь, когда впервые начинаешь задумываться о том, что такое твоя профессия, не просто наблюдать, а фиксировать, повторять увиденное. Мой путь начался в восьмом классе, когда мне подарили гитару. Представьте, одесский подъезд, в подъезде шесть гитаристов. Почему в подъезде? Акустика! Эхо! Красиво звучит! А гитары ужасающие, Ленинградского завода музыкальных щипковых инструментов. Мы пели «Алешкину любовь», «Битлз» в переводах одесских авторов. Это «шо-то» запредельное! И вдруг… если помните, был такой журнал «Горизонт», а в нем, как правило, три гибкие пластинки. И там неожиданно — «Каждый вечер во дворе/Где играла радиола». В мою жизнь ворвались совершенно невероятная интонация, прозрачная мелодия, другого уровня тексты: мысль, лиричность, трогательность, пронзительность. Пускай странно звучит для комедийного артиста, но мой творческий путь — гитара, лирическая песня. Гитара в моей жизни занимала и занимает очень большое место. Это возможность как-то отбиться от того жанра, которому посвящаешь жизнь, и погрузиться в иную атмосферу, когда в течение одного часа в месяц, складывая слова, сочиняя песенки, ты существуешь на другом уровне.
Что касается моего профессионального пути, то он начался в семьдесят восьмом году, когда я закончил ГИТИС и был приглашен в БДТ (тогда имени Горького). Вообще, на просмотр пригласили весь мой курс, который был невероятно сильный. Думаю, Товстоногов искренне сказал: «Если бы была возможность, я бы взял весь курс». Но пригласили меня и моего однокурсника Томашевского. Не скажу, что мы были лучшими. Просто мы оказались нужны театру именно в тот момент на определенные роли. Так сказать, временный дефицит конкретных лиц.
— Когда пришла уверенность в своих силах?
И.О.: Уверенности в своих силах нет до сих пор. Что я, что Юра — люди, сомневающиеся во всем, что делаем. Наверное, поэтому «Городок» занял определенную нишу и не теряет ее. Нет ничего губительнее, чем самоуспокоение: «Я сделал все, что в моих силах, а остальное — до лампочки, меня теперь должны обожать, любить, носить на руках!» Крайне неправильная точка зрения! Когда я смотрю на мальчиков и девочек из шоу-бизнеса, которые в свои двадцать три требуют белый «мерседес», мне их искренне жаль. Мы с Юрой — два самокопателя. Причем работаем не просто лопатой, а кайлом, киркой, ломиком. Вгрызаемся в глубины своего сердца. Это, по-моему, замечательно.
Ю.С.: Уверенности нет. И дай Бог, чтобы она никогда не пришла, иначе — конец. Надо быть уверенным в своем партнере. Я ему доверяю. Верить автору, команде, с которой работаешь. Но ни в коем случае не пребывать в уверенности, что все то, что ты делаешь, — плевок в Вечность, а каждый твой взгляд достоин хрестоматии. Для артиста это смерть, верный путь к штампам. К сожалению, подобное наблюдаю постоянно. Я очень неуверенный в себе человек, и если появится хотя бы намек на самонадеянность, сдам себя в химчистку.
— Какие качества вы цените в людях, а какие считаете отвратительными?
И.О.: Не люблю жадных и завистливых людей. Ненавижу предательство. За свою жизнь я совершил, наверное, массу отрицательных поступков, но никого никогда не предал, не продал. Ни в силу того, что я очень порядочный, а, видимо, потому что меня правильно воспитывали родители.
— В начале профессионального пути, когда многое складывалось не так, как хотелось, возникала ли мысль, что вы неудачник?
Ю.С.: Да, конечно. Я ярчайший пример неудачника. Внешне я имел все, чтобы быть в профессии успешным. Сейчас могу говорить об этом так нагло, потому что все уже в прошлом. Я был очень красив — смазливенький, хорошо сложен. Играл на гитаре, пел хорошим голосом. Был прилично одет. Достойно выучен в замечательном институте. после блестящего выпускного спектакля меня пригласили в лучший театр! Все говорило о том, что путь к успеху открыт. А ничего не сложилось. Потому что внешние и внутренние данные не соответствовали друг другу. Кого я винил в этом? Во-первых, себя. Во-вторых, время. Поэтому и лежал дома на диване, зная, что мой час еще не пришел. Лежал и ждал девяностых годов.
— Кому принадлежит идея создания «Городка»? До вас, кажется, ничего подобного не было…
И.О.: Нам с Юрой. Первые четыре года мы делали программу сами — от начала до конца, а это очень сложно. И, я думаю, — тьфу! тьфу! тьфу! — к нам хорошо относится Господь! В тот момент, когда показалось, что мы иссякаем, Он послал Юру… в Одессу, где ему повстречались новые авторы. Правда, из них остался только Володя Трухнин, который уже восемь лет делает сюжеты для «Городка». У него это хорошо получается! А когда возникла шестиминутная передача «В Городке», появились еще несколько авторов-одесситов. Режиссирует передачу Юра, поэтому она такая вылизанная. За те десять лет, которые выходит «Городок», Юра из человека, не имеющего никакого отношения к режиссуре в принципе, стал, на мой взгляд, одним из лучших телевизионных режиссеров страны. Не формально. Он окунулся в профессию. Он знает ее со всех сторон, как технически — камера, звук, свет, монтаж, так и теоретически. Он подковал себя в этом плане идеально.
Ю.С.: А по-моему, тогда уже существовала передача «Джентльмен-шоу». Были «Веселые ребята» и «Монтаж». Не совсем такие программы, как наша, но все-таки были.
Создание «Городка»? Это длинная история. Была такая получасовая программа — «Адамово яблоко». Выходила она два раза в месяц. Один раз в месяц в ней появлялась наша рубрика «Анекдоты от Адама». Максимальный хронометраж — пять минут. Мы с Илюшей как пара существовали для зрителя три с половиной — четыре минуты. Все! Нам, конечно же, стало тесно. Мы выросли из этого формата. Тогда же из «Адамова яблока» ушел журналист и продюсер Саша Жуков. Он поинтересовался, не хотим ли мы делать тридцатиминутное шоу. Естественно, мы хотели. Саша поехал на Российское телевидение и спросил там: «А не хотите ли вы юмористическую программу?» Они, конечно, хотели.
— В каких еще проектах, помимо «Городка», вы работаете?
И.О.: Ну вот сейчас меня и Юру начали снимать в кино. Правда… Как это в стихах?.. «И ходят в праздной пустоте/Разнообразные не те». Фильмы, в которых мы участвовали, не выдающиеся. Хотя Юра снялся в очень приличной картине «Ландыш серебристый». А я, — из того вороха, что у нас за плечами, — сыграл, хоть и не в шедевре, но, по-моему, в очень симпатичном фильме «Колхоз Интертеймен». Видимо, существует такое мнение, что «Городок» — это все, что мы можем. Я-то знаю, мы можем значительно больше. Я очень хочу сняться в каком-нибудь психологическом фильме, где не будет никакого комикования. Конечно, Гамлета я никогда не сыграю. Я трезво оцениваю, что могу, а что нет.
Ю.С.: Максимум, что я могу себе позволить, — одну ходку «налево» в течение года. На большее у меня времени не хватает. Вот сейчас я снимаюсь в 12-серийном сериале Кеосаяна «Ландыш серебристый-2». Делаю это по нескольким причинам. Во-первых, Кеосаян мой друг. Во-вторых, я ему безусловно доверяю. Он один из самых профессиональных людей, которых я встречал в своей жизни. Профессионализм — в каждом его замечании. И чувство стиля есть, и чувство меры. Очень важно кому-то доверять.
Я совершенно не предполагал, что зритель так полюбит этот фильм. Мы его сделали весело и легко. Мне очень понравилась немногословная роль. Характер моего героя не в словах. И очень интересно сыграть человека, подмявшего свою жизнь под другого. А теперь еще двенадцать серий. Сериал — всегда очень опасно. Такая потогонная система, технология может раздавить всякий смысл произведения. Но Кеосаян снимает сериал, как кино, что видно по тому, как актеры работают в кадре, по их отношению к своему делу. По работе операторской группы. По тому, как выкладывается режиссер. Это сейчас очень важная для меня съемка.
— Что бы вы посоветовали тем, кто ступил на артистическую или телевизионную стезю или мечтает это сделать?
И.О.: Мне кажется, есть одна расхожая истина: если хочешь чего-то добиться, на-а-адо очень много работать, никогда не опускать руки, «грызть удила», не щадить себя, не жалеть, видеть ту высоту, к которой стремишься. Идти, не взирая ни на что. Потому что не приведи Господь пройти через то, что пришлось преодолеть мне и Юре. Другие могли опустить руки, но мы не сдавались. А прошли мы через абсолютную безвестность, невостребованность. Юра служил в одном из лучших по тем временам театров страны, в БДТ. Казалось бы, очень престижно. Но он там ничего не играл. Он выходил с репликами «Кушать подано!». И так восемнадцать лет! Это при том, что Стоянов — замечательный актер. Когда Юра пришел в театр, Георгий Александрович Товстоногов дал ему роль. Но существует понятие амплуа, и от этого никуда не деться. Роль была не его. Товстоногов поставил на Юре крест, и Стоянов как артист перестал для него существовать, несмотря на безуспешные попытки Юры обратить на себя внимание.
А я в это время «парился» в ужасающем Ленконцерте, по клубам, по красным уголкам... Но я всегда верил, что наступит та чудесная пора, когда все худшее будет позади. Вера в себя — самый важный элемент успеха.
Ю.С.: Я пожелал бы им только одного: сжечь мое интервью, забыть обо всем, что я говорил, не озираться на чужой опыт, а пройти все от начала до конца, как сделали мы. Телевидение — прекрасное место для талантливых дилетантов. Ни один вид искусства, ни одно СМИ не дает ощущения такой быстрой популярности, как телевидение. Но не верьте этой славе, не стремитесь на телевидение ради того, чтобы вас показали «в ящике», не старайтесь отражаться в камере, как в зеркале. Относитесь к TV, как к профессии, и тогда оно вас отблагодарит.
|
|
