Главная Видео Илья&Юра Авторы Всё&Вся Форум Анекдоты Модест

Юрий Стоянов: «Людей надо рассмешить, и мне не всё равно как»

Томский Обзор
Мария Симонова


 



















Юрий Стоянов стал «своим» для всей страны еще в 90-е. Конечно, благодаря совместному с Ильёй Олейниковым детищу — программе «Городок», смотрели которую, кажется, все. Проект прожил почти 20 лет и завершился в 2012 году только с уходом из жизни Ильи Олейникова.

Сегодня народный артист РФ Юрий Стоянов ведёт другие телешоу, снимается в кино, играет в «Женитьбе» в МХТ, а также участвует в проектах «Сказки с оркестром». Именно ради того, чтобы история о Малыше и Карлсоне прозвучала в Томской филармонии, Юрий Стоянов и прибыл в наш город.

Спектакль «Малыш и Карлсон» с участием Стоянова прошёл в Томске накануне в рамках Международного музыкального форума имени Эдисона Денисова. Событию, кстати, предшествовал кастинг среди томских собак.

После выступления Юрий рассказал о том, какую сказку любил в детстве, почему выбрал для участия в представлении именно кокер-спаниеля, чем музыка Моцарта отличается от сочинений Сальери и в чём, по его мнению, заключается национальная идея.


— Юрий, вы представили томским зрителям историю о Малыше и Карлсоне. А какую сказку вы сами любили в детстве?

— Она была не слишком детская! Я хорошо помню эту огромную толстую книжку с потрясающими гравюрами. Даже её длинное название не забыл: Шарль де Костер, «Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке, их приключениях отважных, забавных и достославных во Фландрии и иных странах».

Читать я научился в три года, а именно эту книгу прочёл, наверное, лет в шесть, поскольку точно помню, что в первом классе уже её знал. Конечно, тяжёлая книга — инквизиция, костры… Признаюсь, я после неё стал бояться казни, того, что могут прийти инквизиторы и забрать меня. Раньше чем нужно её прочитал, это точно.

— А когда с «Карлсоном» познакомились?

— Мое счастье, что я прочитал эту сказку уже не ребёнком. Я и во время спектакля поэтому её читаю и для взрослых тоже. Там, где беда по сюжету детская, я её подаю как большое горе. Хочу сказать таким образом взрослым: не относитесь к этим слезам несерьёзно, мол, поныл ребенок и всё прошло. Нет, это большая драма, которая происходит в душе маленького человека. Я делаю так абсолютно сознательно, напоминаю взрослым, что дети могут испытывать глубокие, большие чувства, это не просто баловство.

— Томская филармония проводила кастинг собак для спектакля, в финал вышли три. Почему в итоге ваш выбор пал именно на кокер-спаниеля Альфа?

— Маленький мальчик мечтает о настоящей собаке. Один из конкурсантов, шпиц, был красив, но казался несколько декоративным, а нам же нужно было представить щенка как противопоставление игрушке. Иначе получилось бы, что вместо плюшевой Малышу подарили живую игрушку. В Москве, кстати, я тоже со спаниелем играл.

— Вы сделали шведскую историю русской, казалось, ваш Карлсон словно из Одессы…

— Да, всё правильно, мы с ним родились в одном городе.

— Музыка помогла вам создать именно такую историю?

— Конечно, всё только от музыки и шло! Я, когда «Карлсона» прочитал, то всё придумал буквально за одну репетицию… Эдисон Денисов разве писал не русскую историю? Она грандиозная, и музыка очень глубокая, даже глубже, чем сама шведская сказка. Как в ней слышны слёзы! Это же история большой драмы, детской беды и детского счастья.

— Эпизод, когда вы забираете у дирижёра палочку и занимаете его место, родился из импровизации?

— Да, это было однажды на концерте в Москве. Я вдруг согнал дирижёра Владимира Понькина, с которым мы выступаем, с его места, а потом записал себе, что в этом эпизоде я управляю оркестром. Кстати, у вас в Томске очень подвижный, потрясающий дирижёр. Ваш оркестр звучит хорошо, чисто. Вы знаете, это тоже проблема. Был у меня один концерт в провинции… Когда трубы взяли первый аккорд за моей спиной, я сказал себе мысленно: «Мама, роди меня обратно!». Я, естественно, не дирижёр, но человек музыкальный. Как же там всё звучало фальшиво! А здесь мало того что чисто, так еще и очень чувственно было сыграно. Серьезный международный уровень звучания у томского оркестра!

— Какие еще произведения вы представляете вместе с оркестром?

— «Алиса в стране чудес» Кэррола, «Повести Белкина» Пушкина. Это с музыкой Шостаковича и Шнитке, Свиридова и Чайковского — серьёзные работы. А с московским оркестром аутентичных старинных инструментов эпохи Возрождения «Мадригал» я читаю «Декамерон» Боккаччо! Это невероятно пуританское, кстати, произведение. Те, кто приходит на «клубничку», вскоре видят — это очень светлая, ренессансная литература. Я читаю эту книгу очень смешно. «Декамерон» — это не занудство какое-то, как можно было подумать на лекциях, а весёлая, наивная и прекрасная литература.

— Как музыку вы любите слушать?

— Итальянскую оперу. Еще люблю Чайковского и Моцарта… Моцарта все же больше всего. Из наших композиторов мне также нравятся Шостакович и Свиридов. Кроме того, я очень люблю рок-музыку, знаю эстраду. Профессионально играю на гитаре, поэтому у меня широкий круг музыкальных интересов.

— Что сами играете чаще всего?

— Фламенко, испанские мотивы.

— Когда-то в Большом драматическом театре вы играли Моцарта в спектакле «Амадеус». Та роль как-то повлияла на ваше восприятие этого композитора, открыла вам о нём что-то новое?

— Тогда я дружил с хорошим дирижером Марисом Янсонсом. Спросил его: «Ты мне можешь примитивно объяснить, чем Моцарт отличается от других композиторов его поры? Понятно, что у Пушкина, например, современный абсолютно язык, чего не скажешь о других поэтах того времени, а что же Моцарт?». Он мне объяснил очень просто и смешно. Оказывается, у Моцарта сразу стало больше чёрных клавиш в произведениях. Когда играешь Сальери, то аккорды в основном все по белым берутся. А у Моцарта не так. Марис мне посоветовал: «Когда в роли Моцарта будешь делать вид, что играешь на рояле, помни об этом! И когда будешь дирижировать то не маши руками, дирижируй в себе. У него музыка внутри, он не дирижировал оркестром, он Богом дирижировал…». Так я и дирижировал — максимум пальцами.

— Недавно вы сыграли в «Женитьбе» в МХТ. Возможно ли ваше появление в других спектаклях этого театра?

— Сначала МХТ должен думать, продолжать ли со мной сотрудничество, а потом и я подумаю. Театр — это серьезная штука. Я преклоняюсь перед людьми, которые могут, как у Чехова, нести свой крест и верить. И я в театре БДТ отработал почти 20 лет в своё время, и было много разного за те годы. Сейчас театр для меня — это способ сохранения актёрской формы, тренировка. Очень важно, когда у тебя живой зал, спектакль, который больше не повторится никогда в таком виде, не будет таким, как сегодня. Артист обязан общаться с живым зрителем! Но я человек, отравленный телевидением и кино, и мои приоритеты все же связаны с этими направлениями.



— Вы любите цитату Чарли Чаплина о том, что артиста делает публика, она приносит ему славу. Можете про себя сказать то же самое?

— Могу сказать про себя, что это чудо. Если у Чаплина очевидно — он получил то, что должен был получить от зрителя, он всегда говорил: «Я благодарен своим зрителям за то, что они сделали меня знаменитым». А я благодарен своим, что они такого человека, как я, сделали знаменитым. Во мне внешне нет ничего смешного и социального близкого разным людям большой страны. Я не шукшиновский персонаж, явно. Тем не менее я стал знаменитым. Вероятно, за смехом всегда должна чувствоваться беда, судьба. Видимо, сказалось сочетание биографии, и того, что я люблю людей, которых играю. И я никогда никого не делю по социальным или политическим принципам. Со мной бесполезно говорить о политике, я сразу закрываю тему. Не потому, что мне нечего сказать. Просто я не ссорю людей, я их мирю.

— Вы в Томске уже бывали?

— Да, с «Городком» приезжал раза два, еще когда был жив мой партнер Илья Олейников.

— Ожидали ли от поездки чего-то в этот раз, или это для вас это просто очередные гастроли?

— Сейчас не бывает «очередных гастролей», каждые на счету. И у меня никогда не было чисто формальных поездок. Поверьте мне, это радостный, но все же труд, концерт — не прогулка по сцене, а серьёзная работа, хотя после него обязательно должно оставаться ощущение лёгкости. «Почём овес», никого не волнует.

У меня вообще нет ощущения во время гастролей, что я приезжаю в провинцию. Бывали какие-то города внутри тура, когда я кланялся и говорил: «Господи, как стыдно», а мой партнер успокаивал: «Ничего, ничего. Ты здесь на один день, а они на всю жизнь!». Но такие впечатления от городов случались в 90-е. Сейчас страна очень изменилась. Что ты в Москве, что ты в Томске — нет различия. Сейчас ничего не надо с собой брать. Забыл обувь, костюм — пойдёшь и купишь. Вы не представляете себе, как мы ездили в середине 90-х! Везли с собой непременно по два чемодана, где было всё необходимое, включая туалетную бумагу. Ничего же не было нигде. Теперь везде столица. Если есть деньги, везде можно жить достойно, комфортно, вкусно. Хотя, надо сказать, в провинции, даже когда этих возможностей ещё не было, нас так любили, что старались быт сделать домашним, уютным. Мы это ценили.

— Хочется услышать от вас позитивные, жизнеутверждающие вещи…

— Считаю, наша национальная идея — это создать хорошее настроение. Сейчас это звучит как никогда актуально! Людей, которые портят нам настроение, так много. Людей, которые заставляют ржать, еще больше. Но ржать, стебаться — не смеяться! Или ржачка, или стеб, или трагедия. У нас нет уже середины. А середина — это норма, адекватное восприятие юмора. Моя задача — создание осознанно хорошего настроения у нормальных людей, обладающих чувством юмора, которое идет от ума. Чувство юмора — это еще и свойство ума. Людей надо рассмешить, и мне не всё равно как.





 

Rambler's Top100 Rambler's Top100